А.Т.Коньков. Отрывок из автобиографической повести "Дикие побеги".- Омск,2000

Ограбление крестьянских хозяйств условиями продразверстки окончательно подорвали авторитет большевиков. Наступил кризис власти. Внутри партии намечались разногласия, раздоры, расколы. Существующая политика подверглась объективной критике.

Были созданы антипартийные фракции (группировки), которые подвергли сомнению хозяйственное, профессиональное и партийное строительство. Вместо того, чтобы искать компромиссное решение по урегулированию кризисной обстановки, власти проводят акции еще более закабаляющие народ – меры устрашения. Создались недопустимые враждебные отношения властей и крестьянских масс. Однако партийные и советские органы хорошо понимали, что подавленный мятеж может в любое время возникнуть, но с еще большим размахом, и тогда можно навсегда потерять власть.

Нельзя было не учитывать и резкое сокращение производства сельскохозяйственной продукции, а это вело к развалу производства и обрекало страну на еще больший голод и разруху. Эти и другие факторы вынудили власти отказаться от насилия над крестьянами, искать лояльные формы правления, которые бы заинтересовывали тружеников села в увеличении производства продукции сельских хозяйств. Одним из таких решений была отмена грабительской продразверстки.

На основании решения десятого съезда РКП (б), состоявшегося в марте 1921 года, взамен продразверстки был введен продовольственный налог, а в дальнейшем он был заменен сельхозналогом. Введение продналога и разрешение торговли означало переход от политики «военного коммунизма» к новой экономической политике. Размеры продналога были вдвое меньше и объявлялись крестьянину заранее, с весны. В этом случае хозяин получал твердую уверенность, что все излишки сверх установленного налога останутся в его полном распоряжении. При этих условиях крестьянин был заинтересован в восстановлении и расширении своего хозяйства, повышении урожайности и продуктивности скота. Это было началом новой экономической политике – НЭПа.

Наряду с этим съезд уделил особое внимание вопросу о единстве партии. В резолюциях, принятых по докладу В.И.Ленина и им написанных «О единстве партии» и «О синдикалистском и анархистском уклоне в нашей партии», съезд резко осудил все антипартийные группировки, указав, что они на деле помогают классовым врагам пролетарской революции. Съезд предписал немедленно распустить все фракционные группы и поручил всем организациям строго следить за недопущением каких-либо фракционных выступлений. За невыполнение постановления съезда – безусловное и незамедлительное исключение из партии. Такое решение способствовало созданию партии единомышленников и однопартийной системы в стране и ее последующему разложению и мрачной гибели. Такая партия была обречена с самого начала своего развития. Она не могла существовать, поскольку осуществляла свою деятельность не по законам природы, общества, законам диалектического развития. Партия была вне критики, и не было такой силы, которая могла бы противостоять ей.

На протяжении многих лет власти оболванивали свой народ, выдавая ложь за исключительную правду, желаемое за действительное, и не было таких сил и возможностей, чтобы остановить этот поток извращения сущности. Социализм – это светлое будущее, это то, что необходимо для народа, это почти коммунизм (первая его стадия). Возможно, но его сначала надо было построить, показать людям, какой он, а не внушать прежде времени, что он уже есть (1936 год). Принцип социализма: «От каждого – по способностям, каждому – по труду». Этот принцип вообще был предан забвению, хотя бы на примере крестьян, которые в поте лица годами без отдыха трудились на колхозных полях и ничего не имели. Личность свободная, независимая и не угнетается, как при капитализме. Но в то же время миллионы крестьян были закрепощенными гражданами. Сколько людей без вины находились в ГУЛАГе!

Провозглашалось, что подлинная демократия – только социалистическая. Почему же тогда не было свободы печати и свободы слова? Выборы самые справедливые, самые народные, а проводились «без выборов». Количество заранее подобранных кандидатур в кандидаты выдвигалось в строго установленном лимите. Выбора нет. Нежелающих участвовать в этой кампании принуждали насильно. «Партия – ум, честь и совесть народа». Почему же она так безжалостно, руками правоохранительных органов уничтожала неповинный народ? Почему все это было возможным? Почему столько лет (29) был бессменно у власти Сталин («Иосиф кровавый», как в народе говорят), хотя оснований для его отставки было более чем достаточно. Здесь без философии не разобраться, где с диалектических позиций можно прийти к разгадке этой столь полезной и столь вредной диктатуры.

«Диалектика» в переводе с греческого означает: «вести беседу, полемику». Добиться истины путем раскрытия противоречий в суждении противника и преодоления этих противоречий. В Древней Греции считали, что раскрытие противоречий в мышлении и столкновении противоположных мнений является лучшим средством обнаружения истины.

Диалектика – учение о всеобщих связях, о наиболее общих законах развития природы, общества, мышления. К. Маркс и Ф. Энгельс дали научное, последовательное материалистическое истолкование диалектики. Соответствующий вклад в развитие материалистической диалектики внес и В. И. Ленин. Диалектика исходит из реально происходящего процесса развития природы и общества, внутренний источник которого рассматривается в единстве и борьбе противоположностей. Этот закон Ленин назвал ядром диалектики. Не учитывать его недопустимо, так как это ведет к нарушению гармоничного развития всякого явления, всякого процесса, материи. Такие выводы вытекают из учения классиков марксизма и подтверждаются самой жизнью. В таком случае, почему же Ленин добивается на съезде такой резолюции, которая раз и навсегда устраняет оппонентов, удаляет инакомыслящих и возводит в культ власти только то, что исходит от малого круга лиц, прикрываясь демократией? На уровнях большого и малого кворума навсегда была установлена одна традиция: «Одобряем!» Это объясняется, видимо, тем, что вожди партии не допускали других мнений, кроме своего. На этом прекращалась дискуссия, которой и не было. Диалог проходил примерно так: «Если желаешь со мной говорить, то молчи» (А.Толстой, трилогия «Хождение по мукам») вот так и молчали десятилетиями, а если кто-то пытался возразить, их обвиняли в антипартийности и привлекали к ответственности согласно решениям Х съезда. Все это было неправильно, но «правильно». Даже когда супруги М.И.Калинина и В.М. Молотова оказались за решеткой, никто этому не возразил, не усомнился в виновности. Это тоже было сделано «правильно». Из этого следует, что мало понимать диалектику, признавать ее законы, разъяснять правильное ее понимание, надо еще и жить с учетом ее вечных законов. Игнорирование объективного диалектического закона и привело коммунистическую партию с такими высокими идеалами к печальным последствиям. Компартия развалилась, а партноменклатура, используя служебное положение, связи, переметнулась в демократы.

Ленинская резолюция Х съезда ВКП (б) «О единстве партии» явилась злодейским оружием для развала экономики страны, для уничтожения впоследствии многих тысяч преданных родине доблестных и талантливых патриотов. Это было предвестником большого красного террора, массового изгнания со своих родных мест честных и порядочных тружеников, бесчисленного заключения дееспособного населения за решетки, истребления их без суда и следствия.

Однако все это получило свое развитие потом, спустя годы, а пока, начиная с 1932 года, идет восстановление и подъем крестьянских хозяйств, увеличение посевных площадей и поголовья скота. Возрастает численность зажиточных крестьянских хозяйств. Зарождается агрономическое дело, ведутся работы по улучшению обработки земли.

В селах наблюдается бурное развитие маслодельного производства, которое являлось самым доходным и самым товарным. Этому способствовала денежная реформа, проведенная в СССР в 1923 году. Артель по переработке молока была организована в с. Шипицыно Большереченского района. Много лет доверенным от народа был Шипицын Алексей Егорович (отец Коньковой А.А. – матери автора повести). Полученное молоко перерабатывалось в масло на артельном заводе, упаковывалось в стандартные трехпудовые бочки и отправлялось для продажи в г. Омск.

Благодаря обилию кожсырья и шерсти овец, более зажиточные крестьяне создавали кожзаводы, пимокатные мастерские и перерабатывали сырье в готовую продукцию.

Новая экономическая политика пролетарского государства сменила экономическую политику «военного коммунизма». Это особая политика, рассчитанная на допущение капитализма при наличии управленческого аппарата в руках пролетарского государства и победу социалистической экономики над капиталистической, на постройку фундамента социализма. Все это означало, что свобода предпринимательства, торговли приведет к оживлению капитализма в стране, расширению товарооборота, повысит хозяйственную заинтересованность крестьян, обеспечит рост производительности труда и быстрый подъем сельского хозяйства. Так думали большевики и создавали для этого все условия, вплоть до агитации, пропаганды за развитие, возрождение частного предпринимательства. В.И. Ленин считал, что для борьбы с капитализмом необходимо накопить силы и средства, создать мощную индустриально-экономическую основу социализма и затем перейти в решительное наступление на капиталистические элементы, чтобы уничтожить остатки капитализма в стране.

Нэповский период был непродолжительным, но благоприятным для множества крестьян-тружеников с. Такмык. За этот короткий период многие жители активно восстанавливают свои запущенные хозяйства, развивается частное предпринимательство, обогащается рынок товарами, увеличивается товарооборот. Для местных товаропроизводителей сложились благоприятные условия, которые стимулировали производство сельхозпродукции.

В условиях НЭПа, будучи уверенным в долговременности этой экономической свободы, хозяин стремился укрепить материальную базу своего производства, расширить его, повысить качество продукции. Все это вело к тому, что выделилась группа способных и предприимчивых крестьян, которые стали более обеспеченными, зажиточными. Значительно поправила свое материальное положение и бедняцкая часть населения.

В деревне устанавливалась нормальная жизнь. При новой политике успешно проходило восстановление народного хозяйства, в том числе и сельхозпроизводства. Крестьяне старались обрабатывать земли и засевать их зерновыми культурами. Производство и заготовки зерна и других продуктов стали заметно возрастать. Особая прибавка наблюдалась по закупу пшеницы. За короткое время посевные площади не только были восстановлены к довоенному уровню, а значительно увеличены. В годы первой мировой, затем гражданской войн и иностранной интервенции, поголовье скота в Сибири резко сократилось, но с переходом к НЭПу количество овец превысило уровень 1916 года в 1924 году, а крупного рогатого скота – в 1933, свиней – в 1927 году. Итак, для восстановления довоенного уровня численности поголовья скота по Омской области потребовалось около десяти лет Рост и развитие производства сельскохозяйственной продукции способствовали улучшению материального благополучия крестьян и гармоничному развитию членов их семей. К сожалению, это был очень короткий период, всего три года.

Проводимая аграрная политика правительства, основанная на крестьянском землепользовании периода НЭПа вела, как считали власти, к увеличению нежелательных мелкобуржуазных элементов. Укрепление существующих и возникновение новых частных предприятий, расширение предпринимательской деятельности, торговли означало возврат капиталистических или эксплуататорских отношений. Это обостряло противоречия между властями и крестьянами. Возникла опасность противостояния рабочих – опоры Советской власти – и крестьянства. Для ликвидации этой угрозы необходимо было восстановить нормальные отношения между городом и деревней, что было возможным в результате развития таких форм хозяйства, где было более свободное использование земли, то есть коллективное сообщество. Стратегическая цель – коллективизация, ее основа – государственная собственность на землю. Такова была политика Советов, так думали чиновники властных структур. Считали необходимым ограничить, пока не поздно, сферу деятельности частного предпринимательства, а затем негласно отменить НЭП. Притеснение свободных предпринимателей началось в 1925 году, а их ликвидация – в 1928-1930 годах.

В результате улучшения экономического положения деревни, связанного с НЭПом, обострились противоречия между стратегическими целями власти и возможностями развития деревни. Теперь государственное ограничение частной собственности, предпринимательства является неэффективным средством ликвидации зажиточного крестьянства. Для того, чтобы приостановить темпы роста крепких крестьянских хозяйств, нужны были другие формы – классово направленные и основанные на земельной политике с общественной собственностью. Это проявилось в повышении внимания к социально-экономическим процессам в деревне, усилении поддержки коллективов и росте экономической и юридической помощи беднякам. Власть вновь больше поддерживала экономически слабые крестьянские хозяйства. С 1926 года началось открытое устранение зажиточного крестьянства от свободного и независимого землепользования. Возникли предпосылки оппозиции крестьянства Советской власти.

Ослабление единоличного хозяйства увеличило разрыв между политическими и экономическими целями и возможностями государства, начался спад производства сельскохозяйственной продукции.

В 1929 году в Сибири сложилась крайне неблагоприятная обстановка с хлебозаготовками, что еще больше обострило отношения крестьянских масс и властей. Крестьяне не желали сдавать хлеб государству по твердым ценам. Так, в 1927 году производство зерна составляло к уровню 1913 года 97%, а товарность только 37%. Приезд Сталина в Сибирь в 1928 году и чрезвычайные меры по отношению к крестьянству ничего не дали. В 1929 году произошло новое снижение заготовок зерна. Это привело к еще более сильному нажиму на крестьян. Условия продналога не соблюдались, задания доводились без учета реальных возможностей, а сборы зерна и другой продукции проводились с применением угроз, силы, расправы. Началось повторение политики «военного коммунизма». Сборщики налогов были наделены высочайшими правами и подчинялись только губернским структурам, на местах власти применяли «чрезвычайщину». Зерно насильно вывозилось из крестьянских закромов подчас без остатка, забирали даже семенной фонд. Особая жестокость проявлялась к зажиточным крестьянам. План продразверстки выполнялся туго, и срывали его, как считали чиновники, кулацкие элементы и подкулачники. Была объявлена война этой категории крестьянского населения. Без всякого основания забирали у них хлеб, орудия труда, скот. Это были уже подготовительные меры по ликвидации кулачества. Конфисковать все, без всякого выкупа, в том числе и действующие частные предприятия.

Один за другим стали прикрываться кожзаводы, пимокатные мастерские и другие объекты. Все описывалось и объявлялось государственной собственностью, а впоследствии растаскивалось, разворовывалось и приводилось в негодность. Так, в короткое время была ликвидирована частная собственность на средства производства, а их бывшим владельцам грозила расправа. Была изъята вся собственность без остатка и у семейства Коньковых.

Настала пора защищаться от тяжких обвинений, скрываться от преследования, отбывать наказания без какой-либо вины перед народом и государством, жить в страхе за себя, за своих близких, родных и знакомых.

Возникает вопрос: почему же крестьянин-единоличник, которому 20-е годы разрешали аренду земли, наем рабочей силы, давали ссуду на обзаведение, предпринимательство и расширение своего хозяйства, свободную торговлю и т.д., стал враждебным элементом, врагом народа, эксплуататором? Почему и за что его и членов его семьи нужно лишать избирательных прав, выселять из родных мест и даже обрекать на погибель? На эти вопросы может быть много разных ответов. Все они обосновываются с классовых позиций (социалистических), но правильный ответ, наверное, можно свести к недальновидности партийных и советских лидеров и их необъективности, головотяпству.

Борьба с частной собственностью на селе - это, прежде всего акция, направленная на кулака. Раскулачивание проводилось по линии партийных и советских органов, отсюда шли директивы о ликвидации кулачества. А вот кого и как считать или не считать кулаком, - таких установок партии не было. Появились инструкции лишь в 1930 году, когда на местах власти уже, пользуясь этой неразберихой, вволю поупражнялись с местными жителями. Они, как косой, рубили всех подряд, не вникая в суть дела. К категории кулаков относили кого угодно, лишь было бы желание, но об этом позже.

В эти годы наибольшее внимание было приковано к крепким хозяйствам. Их считали заклятыми врагами народа, и они в первую очередь подлежали репрессиям. Все неудачи властей по насильственной коллективизации в 1920 году, продразверстке в 1921 году, по заготовке сельхозпродуктов в 1928 году были связаны, якобы, с вредительством кулаков и подкулачников. Этими мотивами и обосновывается ссылка значительной части крестьянского населения в не столь отдаленные, мало пригодные для жизни места, в ГУЛАГи, ликвидация их без суда и следствия.

Основные поставщики зерна в скором времени были ликвидированы, и это, соответственно, привело к еще более резкому снижению заготовок хлеба. Было принято решение приступить к немедленной коллективизации.

К июню 1929 года был объединен один миллион крестьянских дворов, или четыре процента от их общего числа. Стояла задача к весне 1932 года закончить коллективизацию полностью… Кулаков (бывших) не разрешалось принимать в колхоз. Например, агитация: «Идите в колхоз, государство обеспечит вас всем необходимым». Применялись угрозы: «Тот, кто не идет в колхоз – тот враг Советской власти». Наконец, когда все эти методы не действовали, применяли насилие – без согласия хозяина свозили имущество, скот, птицу. Наряду с этим каждая губерния России должна была арестовать и выслать определенное количество кулаков. Так, по заданию нужно было выбрать один миллион крестьянских крепких хозяйств или 5-6 миллионов человек. Это задание было значительно перевыполнено.

Крестьяне, подвергшиеся коллективизации, оказывали сопротивление. «В колхоз – с пустыми руками», - так они говорили. Начался массовый забой скота. Только за зиму 1929-1930 гг. поголовье скота сократилось значительнее, чем за все годы гражданской войны. По деревне загулял «красный петух» - поджог. Жгли не только колхозное, но и свое имущество. Только в 1929 году по России зарегистрировано около 30 тысяч поджогов. Пытаясь прокормиться, крестьяне тайно несли зерно с колхозных токов в карманах, за пазухой. Ночью женщины ножницами срезали колосья на кашу для семьи. По борьбе с «несунами» появился закон от 7 августа 1932 года об охране социалистического имущества. За хищение колхозного имущества – высшая мера наказания – расстрел или лишение свободы сроком на десять лет с конфискацией имущества. В некоторых местностях крестьяне брались за оружие. Только с января по март 1930 года в стране произошло более двух тысяч антиколхозных восстаний. Страна оказалась на грани гражданской войны. В этих условиях правительство вынуждено было пойти на уступки. Было объявлено, что нарушен принцип добровольности, что это «перегибы» местных властей, нарушена и искажена линия партии. В деревне произошло перемирие и затишье. Многие крестьяне вышли из колхозов. Однако после сбора урожая колхозное наступление возобновилось, но уже в экономических формах. Село, население которого не желало вступать в колхоз, заносилось на «черные доски» и лишалось подвозки товаров. Единоличники получали земельные участки малопригодные для земледелия, в отдаленных местах, их душили налогами. Сложилась такая обстановка, когда и колхозник, и единоличник были не заинтересованы в результатах своего труда. И они целыми семьями снимались и уходили в город на заработки.

Проводимая кампания по ликвидации крепких крестьянских хозяйств, поспешная коллективизация, ненужное на таком уровне обобществление крестьянского имущества в скором времени приведут страну к крайне тяжелому положению. В результате непродуманных и ничем не обоснованных волевых решений правительства резко сократились посевные площади, производство и заготовки зерна, поголовье скота.

К 1933 году, по сравнению с 1928 годом, уменьшилось число лошадей на 426 тысяч, или на 71%, крупного рогатого скота – на 546 и соответственно 53%, в том числе коров – на 254, или на 51%, свиней – на 55%, овец и коз – на 59%. Этот спад произошел за короткие годы коллективизации. Пятилетний период (1928-1933 годы) для животноводства оказался роковым (стат. сб. Омской обл.).

Сокращение численности поголовья скота привело к снижению продуктов животноводства и заготовок. Все это резко отразилось на удовлетворении потребностей населения. В итоге в 1931 году в России снова голод. Крестьяне пытались спасаться от голода и выходили из своих мест на поиски пропитания, но на дорогах находились кордоны, которые перекрывали дальнейший путь, и возвращали их обратно. Были зафиксированы случаи людоедства.

Раскулачивание и коллективизация привели к окончательному спаду и развалу сельскохозяйственного производства. Как можно было допустить такое по отношению к своему крестьянству, к сельскому хозяйству, уже налаженному производству, пусть даже единоличному? Мало того, самих производителей поставили вне закона, превратили в изгоев общества и выселили.

Это были скверные 30-е годы. Но не лучше сложились жизненные условия и в последующие 40-е и даже 50-е. Но это было потом, а тогда, несмотря на невыносимые условия жизни, бесконечный спад производства, снижение материальных достатков, часть крестьянского населения все-таки надеялась на обещанное благоденствие. Однако этого не произошло, а, наоборот, крестьяне оказались в еще большем закабалении.

Жизнь «крепостных» крестьян началась с момента образования колхозов. Это была скрытая форма политических репрессий в отношении уже беднейших и середняцких хозяйств (около тридцати лет). Глава семьи – колхозник. Он и члены его семьи автоматически считаются колхозниками, в том числе и несовершеннолетние дети. Все они навечно приписаны к этому хозяйству. Юридически колхозник мог уволиться, но фактически – нет. Для этого надо было положительное решение общего собрания, а этого никто не мог получить, так как рабочих рук не хватало. Жаловаться некому, да и бесполезно. Колхозники не имели паспортов, а справку, удостоверяющую личность, можно было получить в Сельском Совете. Колхозникам приходилось работать от зари до зари, семь дней в неделю, бесплатно. За работу тогда начисляли трудодни. Расчет производился по итогам, в конце года. Всю продукцию, произведенную колхозниками в течение года, сдавали государству по низким ценам, но и после этого колхоз оставался должником за кредиты… Однако, чтобы хоть как-то жить, колхозники держали свое подсобное хозяйство по нормативам, предусмотренным Уставом сельхозартели. Уполномоченные министерства заготовок строго следили за выполнением налогов. Нормы сдачи продуктов со двора государству были ничем не обоснованы и очень высокие. Часто, чтобы выполнить налог, крестьянин сдавал все, и ничего не оставалось семье.

Так, например, с одной коровы надо было сдать в год 400-500 литров молока при жирности 4,0%, а получали по 1000-1500 литров, да еще с меньшей жирностью. При этом много теряли на зачете. Что же оставалось для семьи? Ничего, еще и покупать приходилось. За невыполнение поставок описывалось хозяйство для погашения задолженности, и могли увести со двора последнюю кормилицу – корову. Избежать этого можно было сдачей продукции. Закупить на рынке и сдать. Но где взять денег? Однако хозяин шел на все, закупал продукцию на рынке и сдавал ее государству уже по низким ценам, с убытком для себя. Все это вело к окончательному разорению колхозника.

Плохо жили колхозники в Сибири, но еще хуже в европейской части России. По стечению обстоятельств я был командирован для прохождения производственной практики по животноводству в Костромскую область, в колхоз им. Первой пятилетки. Все, что я увидел там, запомнилось мне на всю жизнь. Этот ужас, который пришлось испытать, забыть нельзя. Это был 1953 год. Прибыл я в колхоз в самую распутицу. Бригады колхоза были расположены вокруг г.Шарья (райцентра), где рабочих более чем достаточно, а в колхозе работать некому, а те, которые там числились, не очень старались. Почему? Да все та же причина. Труд колхозника не оплачивался, а его подсобное хозяйство облагалось непосильным продналогом.

Хозяйство, по данным района, относилось к разряду лучших, но на самом деле его нельзя было назвать хозяйством. Это было скопище каких-то машин под открытым небом – неисправная сельхозтехника – машинный двор; сараи из жердей, кое-как обмазанные глиной с соломой, чтобы не продувало, расположенные без определенного порядка, - это дворы для животных, ферма, амбары для хранения зерна и склады для материальных ценностей, которые там почти не водились.

Когда я вошел во двор, то меня одолел страх. В помещении лежали не животные, а скелеты, обтянутые кожей. Коровы были настолько худые (тощие) и слабые, что некоторые из них даже не поднимались. Это были коровы знаменитой костромской породы, которая прославила себя на весь мир в племзаводе им. Караваева Костромской области. Как можно было довести животных до такого состояния? Как помочь этой бедной скотине? Сена нет, солома, которая была на крыше, давно скормлена, и теперь в помещении при любой погоде холодно и задувает ветер. К нашему счастью погода установилась солнечная. Рядом за фермой обозначились клочки земли со свежей травой. Это выход. Постепенно начали выгонять ходячих коров, а затем вывозить и лежачих. Нам все-таки удалось спасти большую часть ослабших животных. Молодняка погибло много… Как выяснилось потом, такая гибель скота весной – явление для колхоза частое. Было так и в прежние годы. Причина одна – бесхозяйственность и безответственность. Что интересно – никого за этот ущерб не привлекли к ответственности, только колхозники потуже затянули пояса. Убыток, полученный от гибели скота, повлиял на доход, и снизилась денежная сумма в расчете на трудодень… В конце года было начислено на трудодень по… 25 копеек и 2 кг соломы. Кроме того, по усмотрению председателя колхоза кое-кому выдавались как поощрение зерноотходы. Вот и вся зарплата.

Как жить? Уволиться нельзя, не отпускает общее собрание, а жить не на что. Несмотря на такую нужду, государство не гнушалось колхозниками, видимо, не знало, как они живут, и периодически обращалось к ним за помощью. В то время ежегодно объявлялись всенародные займы. Взамен денег люди получали облигации, эквивалент денег. Облигации по стоимости на величину месячного оклада для каждого работающего были обязательными. Давали их под зарплату. В нашем колхозе не было денег, и колхозники не хотели их брать ни на каких условиях. Выделялись уполномоченные, им вручали определенное количество этих ценных бумаг для распространения. Назад их в сельский Совет не принимали. В случае, если такие остались, то требовали внести деньги. Я тоже платил. Какую-то часть мне с большим трудом удалось распространить. Не раз приходилось ходить по домам и видеть беспредельную нищету, голод и безысходность. Одежды, пригодной для пользования, нет, все ветхое, местами по несколько раз штопаное, на ногах – лапти, а дети вообще босиком сидят по полатям и спускаются на пол лишь по большой нужде. Есть нечего, денег нет и не предвидится. Для того, чтобы как-то прожить, люди в субботу и в воскресенье шли на рынок. Товар свой они чаще всего приносили на себе или привозили на санках, тележках. Это были яйца, молоко, мороженное кружками, лапти, метлы, веники, лыко и очень редко продавали живность. Тягловой силы не было у колхозников (лошадей держать запрещали), а колхоз не выделял. Были случаи, чтобы распахать землю (пашню) запрягались в плуг женщины. Вот такая прискорбная жизнь была создана для трудового крестьянского народа. Люди боролись за свободу, за землю, за счастье, за лучшую жизнь. Но получилось не так. К власти пришли варвары и все разрушили, а самих производителей обратили в рабство. Наиболее способных и энергичных объявили врагами народа, часть которых будет безвинно уничтожена без суда и следствия.

Порой казалось, что чья-то могучая рука в течение ряда лет методически уничтожала не только средства производства, но и самих производителей – физически, морально, интеллектуально, эмоционально и духовно. Миллионы людей, страдавших от нищеты, не могли жить на нормальном человеческом уровне. Труд обесценен, мнимые трудодни за работу ничем не отоваривались, личные подсобные хозяйства облагались высокими натуральными налогами. Жить не на что. Уехать из деревни и сменить место работы невозможно. Юридически такое право есть, а фактически недопустимо. Остается одно – выполнять ленинский лозунг: «… землю – крестьянам». Он на земле - хозяин и должен ее обрабатывать. Только вот одно «маленькое» условие: продукция, полученная в результате колоссального труда тружеников деревни, принадлежит государству. В итоге затраты на производство продукции всегда значительно превышали выручку, и колхоз оставался в убытке. Однако, чтобы вести хозяйство дальше, ежегодно брали ссуду у государства, которую никогда не возвращал, а платили за технику, удобрения, стройматериалы, ГСМ и т.д. Эти долги постепенно накапливались, а затем списывались, и все повторялось сначала. На заработную плату средств не оставалось. Колхозы были убыточными, а колхозники - нищими.

Отсутствие средств для существования, забитость, запуганность репрессиями, вынуждало людей покорно и безропотно, бесплатно трудиться на колхозных полях и фермах. Не было у этих людей ни выходных, ни праздничных дней, не на что было учиться, приобретать специальность. Они мало и редко выезжали в райцентры и города. Круг деятельности замыкался своей деревней, своими обычаями, устоявшимися традициями, привычками, пониманием. Понятие «колхозник» для городских жителей стало нарицательным. Это означало недоразвитие, что-то отсталое, странное, необычное, нежелательное. Все это было похоже на уничтожение крестьянства как социального класса. Их хотели превратить в рабов ХХ века. С умственно отсталыми работягами легче справляться. Кому это требовалось? Кто повинен в дискредитации сельских тружеников и кто за что должен отвечать? По-видимому, все это останется без последствий, уж такая участь нашего народа. Беда в том, что все это может повториться. Вот что творилось над народом в те страшные годы. Умалчивать об этих злодеяниях – значит не замечать политику государства того времени. Все это считаю позором для тех, кто творил эти безобразия. Их поведение, злодеяния, проявленные по отношению ко многим честным и законопослушным гражданам, должны быть безжалостно осуждены потомками.

Жертвами политических репрессий стали многие люди России, в том числе и в с.Такмык.

Много различных легенд и рассказов можно услышать в народе про суровые и опасные места, с непроходимыми болотами, зыбунами и трясинами.

Много различных легенд и рассказов можно услышать в народе про суровые и опасные места, с непроходимыми болтами, зыбунами и трясинами. Одним из таких мест считается Зимний Кулай в Тарском районе Омской области. Зимним он называется потому, что попасть туда можно только зимой и то после крепких заморозков. Расположен Кулай в Васюганских болотах, которые раскинулись на территории четырех областей: Тюменской, Омской, Новосибирской и Томской. Это огромная площадь, равная некоторым крупным западным государствам. Ввиду ее непроходимости власти решили использовать эти болота для поселения раскулаченных крестьян. Места отдаленные, глухие и опасные, сбежать оттуда почти невозможно. В зимний период земля покрыта глубоким снегом, а летом – водой, зыбунами, трясинами. Места не столь отдаленные, всего-навсего в трехстах километрах от села Такмык Большереченского района.

Материалы, связанные с раскулачиванием и выселением, не афишируются.

Неоднократно обращался в управление внутренних дел Омской, Тюменской, Челябинской областей, в комиссию по восстановлению прав, реабилитации жертв политической репрессии при администрации Омской области, областной госархив – и все тщетно. Ответы были похожими друг на друга: «Данных по репрессии нет, обращайтесь туда-то». Мои запросы ничего не давали. Что же делать? Напрашивается один вывод – ехать туда и выяснять в народе. Я побывал в деревнях Тарского, Седельниковского, Большереченского районов, посетил архивы, музеи этих мест, встретился с населением. Некоторые жители хорошо помнят те события, но вот куда гнали – не ведают. И только в Петровке – последней деревне по этапу перед Кулаем – нашлись очевидцы. Кое-что удалось выяснить.

Расположены эти места в 70 км от Петровки Тарского района. Там нет дорог и каких-либо связей с населенными пунктами. Люди соседних деревень не могли знать, что творилось у них под боком, так как выполнялось все это в очень строгом секрете, о какой-то помощи не могло быть и речи. Всякое общение было запрещено категорически, предотвращалось и даже преследовалось. Всеми событиями руководила Москва. Шли инструкции, директивы, направлялись уполномоченные для проверки и исполнения, разъяснения на местах, и по результатам принимались соответствующие меры. На основании постановления ЦИК СНХ СССР от 13 декабря 1929 года была разработана инструкция за подписью председателя Западно-Сибирского исполкома Зайцева и секретаря Сиротина и направлена в соответствующие подразделения для исполнения. В ней было четко указано, кого относить к кулакам. Это было сделано с большим опозданием. На местах, по инициативе снизу, давно уже раскулачивали кого попало. Стоило кому-то не угодить, высказаться не так, как угодно властям, и раскулачивание обеспечено. Однако появилась директива, и ее следовало выполнять. В ней записано, что подлежат раскулачиванию крестьяне, использующие наемную рабочую силу, владельцы мельниц, сельхозинвентаря (молотилок, плугов, борон и т.д.), если они используют их для получения доходов. Относили в разряд кулаков крестьян, имеющих сепараторы для молока, занимающихся торговлей, ростовщичеством, служителей церкви, жандармов и т.д.) По таким показателям можно было раскулачивать многих, вот и раскулачивали . Это была инструкция, обязательная для исполнения. Однако представители власти и теперь допускали произвол, поспешность и субъективизм.

Большереченский район был образован в составе Тарского уезда Омской губернии. Утвержден Сибревкомом 24 сентября 1924 года на основании новой схемы административного территориального деления.

25 мая 1929 года Омская губерния вошла в состав Сибирского края, и уезды были ликвидированы, вместо уездов создавались округа. Большереченский район вошел в состав Тарского округа.

С образованием 7 декабря 1934 года Омской области, Большереченский район вошел в ее состав. Высшим органом государственной власти являлся на территории района исполнительный комитет.

17 февраля 1930 года крайисполком принял решение о сплошной коллективизации и ликвидации кулачества как класса. В результате чего кулакам были отнесены все зажиточные крестьяне. Все они были лишены права избирать и быть избранными, а часть крестьян целыми семьями были сосланы в северные районы области.

Процедура раскулачивания проводилась представителями власти: от сельского Совета, комитета бедноты и колхоза. Так, например, протокол №42 от 26 апреля 1930 года. Председатель заседания В.М. Капустин, от комитета бедноты Щербаков, Зиновьев и т.д. Всего 20 человек. «Повестка дня: рассмотрение и утверждение характеристик кулацких хозяйств и заявлений, - зачитывалась характеристика, и выносилось решение: лишить избирательных прав, описать имущество и выселить:

• Петрова Андрея Семеновича за скупку скота и перепродажу, за батрачество (здесь разумеется использование наемной рабочей силы);
• Копейкина Филимона Яковлевича – как крупного торговца и эксплуататора» (Государственный Архив Омской области ГАОО, фонд 1554, оп. 4, д.12).

На самом деле это был высокопорядочный и скромный человек, обладающий коммерческими и организаторскими способностями, ни о каком свержении Советской власти и не мыслил.

Всего по Такмыкскому сельскому Совету было лишено избирательных прав и раскулачено 35 крестьянских хозяйств.

В директивах неоднократно подчеркивалось о тщательном подходе, о недопустимости ошибок, не трогать середняков и бедняцкие хозяйства. Однако об этом мало кто думал, раскулачивали и тех, и других. Так была раскулачена и лишена избирательных прав, как указано в описи имущества, «лишенка» и «кулачка», жительница с.Большеречье Захарова Аграфена Сергеевна. «Описано имущество: кобыла игреневой масти, примет нет – 1 гол.- 50 руб., конская упряжь – 1 комплект – 8 руб., сани зимние - - 2 руб., телка трехмесячная – 1,5 руб., муки на сумму 2,5 руб. всего описано на сумму 67,5 руб.» больше ничего у нее не было. Таких случаев было немало. Раскулачивание по Малопосельскому сельскому Совету ничем не отличалось от Такмыкского. Такой подход был повсеместно. «Лишить избирательных прав, раскулачить и выселить следующих:

• Морозова Тимофея Михайловича – состав семьи восемь человек, трудоспособных - один. С 1924 года держал постоялый двор в одном доме с семьей, в одно крыльцо. Сельхозмашин не имел.
• Вяткина Василия Федоровича - состав семьи два человека. Служитель церкви.
• Полозкова Петра Ивановича – состав семьи 5 душ. Во время германской войны держал пленного австрийца как батрака три месяца, а в 1926 году в течение двух месяцев, на период болезни сына, использовал батрака.
• Коровина Афанасия Гавриловича – имел кузницу, с 1921 года по 1929 год доход составлял от этого ежегодно 200 рублей» (ГАОО, ф. 1554, оп. 4, д.3).

При образовании колхозов в некоторых случаях имущество, изъятое у «кулаков», передавалось в хозяйство, при этом оформлялись самые примитивные документы. Так, например:
«Опись имущества с/х артели «Наша сила» с торгов принадлежащего кулацкому хозяйству Премякова Ивана Ефимовича за неуплату самообложения:
Дом 5-стенный – 1 -50 рубл., амбар – 1 – 15 рубл., надворная постройка – 1 – 10 рубл., баня – 1 – 5 рубл., коров – 1 – 1,50, телега на деревянном ходу – 1 – 2, телята – 2 – 1, стулья – 1 – 0,5, шкаф – 1 -1, лампа – 1, и т.д. Всего конфисковано на 107 рублей. Принял председатель колхоза Клюкин, сдал член с/с Вовылов» (ГАОО, ф.1554, оп.4, д.3).

Что-то оставляли под сохранную расписку, без права собственности, права продажи на неопределенное время. Все это хозяин должен сохранить, а животных кормить и поить без какой-либо оплаты.

По истечении времени и при неблагоприятных условиях материальные ценности приходили в негодность, за что люди несли наказание. Так, после описи имущества у М.А. Конькова были изъяты : зерно )овес) – мешков, кожи-58 штук. А все остальное (кожзавод действующий), 5 лошадей, 3 коровы и пр.) оформили на сохранение. Хозяина арестовали и посадили в Тарский ИТД (исправительно-трудовой дом). В доме осталась жена с четырьмя малолетними детьми. С бесхозного завода рабочие ушли, кормить животных нечем, ухаживать некому, все было обречено на гибель. В целях спасения хозяйства, хоть и описанного, Конькова Василиса Георгиевна (жена) неоднократно обращалась во многие инстанции с просьбой взять на обслуживание все хозяйство или оказать помощь. Будучи в заключении М.А.Коньков просил разрешения, чтобы его отпустили на время разобраться с хозяйством. Были и другие предложения, но все осталось без изменения. В результате оставшиеся кожи сгнили, лошади сдохли, хозяйство пришло в негодность. Аналогичное наблюдалось и в других хозяйствах. Крестьяне боролись против таких порядков, но изменить ничего не могли. Имущество приходило в негодность, впоследствии хозяина привлекали к ответственности. Только за период с 1 по 15 февраля 1930 года по Большереченскому району было осуждено по ст. 105, 169 ч.2; 73, ч.1 -50человек..

Однако раскулачивание не заканчивалось ликвидацией имущества. На эти хозяйства накладывались высокие индивидуальные обложения. Были установлены сроки сдачи продукции, и если хозяин не укладывался в установленное время, то наказывались штрафами. Так, например, за несвоевременную сдачу зерна применяли пятикратный штраф.

В целом же пострадали многие наши родственники. Раскулачен мой дед Коньков Артемий Ермолаевич и дядя Михаил Артемьевич. Они сообща имели кожевенный завод и магазин. Дед выехал в г.Омск и приобрел дом для жилья. Вскоре им пристально стали интересоваться органы, и он вынужден был выехать в Томскую область. Дом его был конфискован. Коньков Ананий Артемьевич занимался заготовками скота и кожсырья. Коньков Иван Артемьевич был кожевенником. В 1928 году их хозяйство было раскулачено, обложено индивидуальным налогом. Все они постоянные жители с. Такмык. В 1928 году братья Коньковы – Иван, Ананий и Михаил были арестованы и заключены под стражу. Им предъявлено обвинение соответственно по ст. 38-8, 58-10 и 107 УК. «Выписка из протокола допроса от 15 марта 1928 года.
г. Тара, уполномоченный экономического отдела Тарского окружного отдела Тольский.

Коньков Михаил Артемьевич – 34 года, окончил сельское училище, лишенный избирательных прав как кулак-эксплуататор, до революции жил на нетрудовые доходы. Женат, жена – Васса Георгиевна, племянница крупного купца-промышленника Дудикова, имеет 4-х детей: Анфею – 6 лет, Зинаиду – 4 лет, Ангелину 2 лет и Ростислава – восьми месяцев. На его иждивении находится отец Артемий Ермолаевич – 72 лет и мать 60 лет. Имеет 5 лошадей, 3 коровы, два амбара, новый сруб для кожзавода. Обвиняется в систематической агитации контрреволюционного характера с целью свержения Советской власти, в дезорганизации сырьевого рынка путем скупки и перепродажи кожсырья по ценам, выше установленных на 40-50%. Агитация крестьянских масс против, как он утверждает, жульнической власти. Открыто поддерживал Троцкого. Был членом партии кадетов и совместно с Дудиковым руководил ею. Утверждал, что скоро будет война и надо запасаться продуктами и закупать товары. Отступал совместно с белогвардейцами и т.д. Привлекается по ст. 58-8, 58-10 и 107 УК». На основании постановления прокурора 19 января 1928 года взят под стражу. По делу проходили свидетели: Мелехин Михаил Андреевич, Лисин Павел Сергеевич, Мясникова Евгения Петровна. Все показания против Конькова М.А. были сфабрикованы следователем и не отвечали действительности. Особенно извращал правду Капустин Степан Михайлович, родной брат председателя Такмыкского сельского Совета. Он признавал, что состоит в дальнем родстве с Коньковыми и знает, что еще при царе его отец, Коньков Артемий Ермолаевич, был выслан в Сибирь за кражу церковных ценностей. Конечно, сказать можно все, но вот как мог совершить такой поступок верующий человек?
Все потомки деда тоже верили в Бога и были достойным примером для многих прихожан. Следствие было окончено 15 марта 1928 года.

Аналогичные материалы были представлены и по его братьям – Ивану Артемьевичу и Ананию Артемьевичу. Их обвиняли в антигосударственной и антинародной деятельности: систематической контрреволюционной агитации населения против Советской власти; дезорганизации сырьего рынка путем закупки скота и кожсырья по завышенным ценам; ограблении и убийстве двух красногвардейцев (что же они могли грабить у этих солдат?); поддержки линии Троцкого (они политикой не занимались, и, наверное, не знали Троцкого); принадлежности к партии кадетов.

Эти обвинения приводили «преступников» к высшей мере наказания – расстрелу. Однако, как потом выяснилось, ничего этого не было, и, тем не менее, находились «свидетели».

Материалы по обвинению были направлены в краевую прокуратуру Сибири на утверждение. Представленные документы поручено было рассмотреть старшему уполномоченному Сибири Петровскому, который не согласился с данным заключением в столь тяжких преступлениях граждан. Была обнаружена подтасовка фактов и необоснованность выводов. Принято постановление о прекращении дел по перечисленным статьям.

На основании проведенных дополнительных расследований высшая мера была заменена ссылкой на Урал на три года. В Тарской тюрьме они отсидели по семь месяцев, остались живы (архив ФСБ). Однако их семьи, опасаясь преследований, разъехались кто куда. Спустя девять лет (1937 г.) Иван Артемьевич, работая в Омске заместителем председателя одной артели, был арестован. Ему предъявили обвинение все по той же страшной 58-1 статье. После непродолжительного расследования был расстрелян. Реабилитирован.

Коньков Т.А постановлением президиума Такмыкского сельского Совета в 1930 году за эксплуатацию батраков был лишен избирательных прав, хозяйство признано кулацким, его решено обложить в индивидуальном порядке. В протоколе заседания президиума Большереченского райисполкома от 13-18 марта 1930 года указано: «Подлежит расселению в пределах Большереченского района по 2-й категории. Состав семьи 10 человек» (ГАОО, ф.1554, оп.4, д.19).

С того времени и начались наши страдания. Очень сильно переживал отец. Конфискация имущества и преследование хозяина-собственника ввергли его в глубокую депрессию, он потерял покой. Подавленное состояние, душевное угнетение. Все окружающее стало безразличным. Не хотелось жить. Начал пить водку. Иногда он сутками находился в запое. Тяжкое удушье не раз подступало к сердцу. Он заболел. Бессонные ночи, душевная боль и страх за детей, за родных, за свое хозяйство, добытое невероятным трудом, слишком тяжелая ноша. Так продолжалось не один день, и все-таки голос разума восторжествовал. Постепенно отец стал приходил в себя. Надо было что-то делать. Стремление к жизни, ответственность за судьбу своих близких, неотложные дела пробуждали к решительным действиям. Какая же сила спасала его в те дни, двигала и помогла выстоять? Это была вера в будущее, надежда, что власти осознают чудовищность своей политики и переменят свое отношение, вера в крестьянские массы, которые могут воспрепятствовать этому произволу, обязанность перед семьей и Богом.

К тому времени у Конькова Т.А. было хорошо налажено производство добротных валенок, выделывания кож, овчин и как никогда зрел богатейший урожай зерна. Будучи законопослушным гражданином, по требованию активистов свои предприятия он передает властям, собранную пшеницу с полей сдает государству безвозмездно, а по индивидуальному обложению выплачивает крупную денежную сумму. Не ожидая репрессий, получив документ – справку с места жительства – он тайно выехал из села в неизвестном направлении. В доме остались семья, все описанное имущество и во дворе хозяйство (лошади, коровы, сельхозмашины, инвентарь и т.д.). даже лошадь, которую он взял для поездки, через некоторое время вернул назад. Не хотел, чтобы о нем говорили, что он похитил ее у общества. Прошло некоторое время, и нам под большим секретом сообщили, что отец жив и здоров, находится в г.Тобольске. Во избежание неприятностей он так и не вернулся в свои родные такмыкские края и прожил на Крайнем Севере, в Тюменской области 23 года. Умер в Ханты-Мансийском национальном округе, в с. Реполово – на чужбине.

Не пощадил режим и молодых граждан. После раскулачивания отца в 1930 году старший сын Виктор Тимофеевич выехал в г.Омск. ему тогда был 21 год. Без жилья и всяких средств к существованию он долго искал выход из положения, пришлось, конечно, нелегко. К тому времени у него была уже семья. Выполняя всякие работы, ему удалось накопить небольшую сумму денег и купить разваленную постройку, без земельного участка.

Это была заброшенная баня с маленькими окнами, низким потолком, узкой входной дверью, через которую можно было влезть только боком. Баня располагалась на территории владельца усадьбы по ул. 6-я Северная. Материала и денег для ремонта и перестройки этой избушки не было, поэтому новый хозяин, сделав самое необходимое, разместил в ней жену и малолетнего ребенка. Однако достраивать, как он рассчитывал, не пришлось. Виктор тогда работал на агрегатном заводе мастером. Как производственник к обязанностям относился серьезно и ответственно, был честным и порядочным человеком. Но в 1938 году , в июле, был арестован, ему предъявлено обвинение по ст. 58 за то, что он, якобы, имел когда-то наемную рабочую силу (архив ФСБ) . Виктор действительно работал в пимокатной мастерской отца и выполнял любые работы, которые от него требовались, наравне с наемными рабочими. Он ел, пил и спал вместе с ними, без каких-либо исключений для себя. Разница только в том, что рабочие получали зарплату, а он – ничего. И сам был такой же наемник. Ничего у него не было. Мастерская принадлежала его отцу. Однако приговор был суровый – смертная казнь. Расстрелян в г.Омске как враг народа 16 августа 1938 года.

Прошли годы. По ходатайству родственников материалы обвинения рассматривались вновь. Было принято совсем противоположное решение, о чем свидетельствует справка областного суда.

«Дело по обвинению Конькова Виктора Тимофеевича, 1909 года рождения, пересмотрено Президиумом Омского областного суда 12 октября 1959 года. Постановление тройки УНКВД по Омской области от 13 сентября 1938 года в отношении Конькова Виктора Тимофеевича, осужденного по ст.58-10 УК РСФСР, отменено с прекращением делопроизводства из-за отсутствия в его действиях состава преступления. Коньков Виктор Тимофеевич по установленному делу считается реабилитированным.
Председатель Омского областного суда В.В.Пронников.
09.09.1994 г. №4-284/59.»

Вот так все просто. Вначале законопослушного гражданина, честного и порядочного работника и человека обвинили во всех смертных грехах, лишили жизни, а теперь решили, что это недоразумение. Однако человека-то нет. Виновных тоже, наверное, не будет. Их просто не выявляют.

Осиротевшей семье пришлось долгие годы прозябать в нищете. Малолетний Геннадий – сын «кулака» и «врага народа» - оказался почти беспризорным. Мать не смогла дать ему все необходимое для нормальной жизни, а помощи не было. Жилищные условия плохие: в бане-избе сыро, холодно, полумрак, как в подвале, теснота. Чтобы заработать побольше денег, мать подолгу находилась на производстве, и малыш один оставался дома. Чтобы выжить в этих условиях, он самостоятельно искал выход из создавшегося положения. Искал поддержки и помощи на улице, в среде своих сверстников. Некогда ему было учиться. Впоследствии он стал хорошим литейщиком, примерным рабочим, отцом и дедом. Совместно с супругой вырастили и воспитали двоих сыновей, заработал пенсию, помогает своим детям растить и воспитывать семерых внуков – продолжателей рода Коньковых. 1930 год. Несмотря на принимаемые меры по раскулачиванию и коллективизации, по-прежнему преобладало единоличное хозяйство.

Существующая многоукладная экономика позволяла развиваться всем формам собственности и обеспечивать увеличение производства сельскохозяйственной продукции. Владея своим хозяйством, Коньков Т.А. не мечтал о свержении Советской власти, о порабощении наемных рабочих. В его интересах было удержать их на производстве. Поэтому создавались условия труда, необходимые для работы. Все были довольны. Рабочие пимокатной мастерской отзывались о хозяине доброжелательно. Со слов очевидцев, худого про него никто и ничего не говорил. Когда встал вопрос о ликвидации частной собственности, он охотно предлагал свои услуги в качестве народного управляющего за жалованье.

Однако власти решили по-своему. Не учли они и того, что на предприятии вырабатывался нужный товар. Население Большереченского и других районов по доступным ценам снабжалось качественными валенками, кожей, овчинами. Продавалось зерно и другая сельскохозяйственная продукция.

В один миг под видом коллективизации все было закрыто и разрушено, ничего не осталось от бывших предприятий. Как говорят, сравняли с землей. А взамен - ничего. С тех пор не катают в Большереченском районе валенок, не выделывают кожи и овчины. Политическая акция по ликвидации кулачества и коллективизации крестьянских хозяйств проводилась на таком уровне, что привели вначале к спаду, а затем полному развалу сельскохозяйственного производства. От этого пострадало все крестьянское население. Так, у кулаков отобрали имущество и большую его часть привели в негодность, а остальному сельскому населению предложили каторжную жизнь в колхозах. Это «крепостное право» в социалистическом варианте.

Это была не власть для народа, а враги народа, сброд жестоких людей, дорвавшихся до власти, которые творили, не зная что. Их пламенный лозунг: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…». И разрушали, стараясь отличиться друг перед другом, не останавливаясь ни перед чем. Нужна была только карьера. Некоторые добивались в этом успеха, а другие, благодаря своей жестокости, удерживались на своем посту, но недолго. Ведь многим хотелось поруководить, покомандовать. Одних убирали, сажали, расстреливали, приходили на смену другие, еще более свирепые, которых совсем не интересовали последствия (не они начинали). И продолжалось то же самое. Для обвинения достаточно было мелкой обиды, ссоры, зависти, желания заменить начальника в кресле. Амбиции, ненависть, а не производственные нужды и общественная необходимость были основой коварства доносчиков. В итоге – потеря материальных ценностей, резкое сокращение производства сельскохозяйственной продукции, голод, эпидемия тифа, массовая гибель населения, истребление нации.

Однако партией и советским правительством провозглашались горячие лозунги, что жизнь стала лучше и богаче. Все, что делает Советская власть – это совершается волей народа: рабочих и трудового крестьянства. Все чаще слышались эти отвратительные слова: «к стенке», «в могилевскую губернию», «Вера Михайловна», что означало высшую меру наказания и прочее. И в печати, и в речах все чаще, все явственнее, все страшнее угрозы и призывы к террору. Протрубила труба, пробил барабан, и начали поголовное преследование.

Как же сложилась судьба остальных членов семьи Коньковых?

Отец уехал, а мать и шестеро детей остались. Проживали они в отдельном доме. Однако вскоре его предложили освободить. Пришлось переселиться в землянку, которая располагалась тут же в ограде. Во двор, где размещались хозяйственные постройки, нагнали конфискованный скот, который не кормили и не поили. Во дворе стоял рев и постоянная борьба между животными. Скот ходил прямо по крыше землянки. В любое время крыша могла обрушиться и придавить всех жильцов. Не было покоя ни днем, ни ночью. Страх за жизнь не покидал ни на минуту. Так продолжалось несколько дней, пока власти не начали эвакуацию всех неблагонадежных кулацких элементов в места не столь отдаленные.

Стала собираться и А.А.Конькова. (моя мать). Под выселение попадали еще и три брата: Алексей (в возрасте 15 лет), Леонид (11 лет), Сергей (6 лет). Разрешили запрячь одну лошадь, взять только самое необходимое и выехать. Куда погнали – никто об этом не знал. Конвой был очень строгий, ведь он охранял так называемых «врагов народа».

Расстояние, которое пришлось преодолеть этим людям от Такмыка до конечного пункта маршрута – Зимний Кулай (Васюганские болота) – около 300 км. Какие это километры – не позавидуешь. Если до Петровки (Тарский район) были тогда какие-то дороги, можно было ориентироваться на местности и продвигаться, изредка попадались населенные пункты, где можно было запастись продуктами, справиться о дороге, а дальше (после Петровки) еще 70 км. Чтобы представить себе эту дорогу, я решил пройти по тем местам. Там и теперь сложный и опасный путь. Местные жители д.Петровки никак не хотели, чтобы я шел туда. Хозяин, где я остановился на ночлег, сказал мне: «Идти одному запрещаю!» Однако, я настроен был решительно, и через некоторое время он согласился быть моим проводником. С ним вдвоем мы и отправились до Зимнего Кулая.

Места необжитые, на пути следования – ни одной души, только кое-где попадаются охотничьи шалаши, да нехитрые, хорошо замаскированные навесы – и все. Тайга завалена валежником, сплошь буреломы, бездорожье, бесконечные малые речки, их здесь называют ручьями. В низких местах образуются разливы, глубина которых достигает метра и более, заросшие камышом, кочками, дно илистое, вязкое, непроходимое. На пути кроме всего прочего безграничное моховое болото, покрытое частыми трясинами. Это самое трудное и опасное место. Пройти его можно только в узком перешейке, около трех километров. В других местах оно непроходимо, и путь намного длиннее. Однако и на этом «надежном» месте встречались в болоте ямы, засасывающие трясины, водоемы. Теперь, конечно, обозначились дороги (глубокие колеи и широкая просека), по которым зимой из урмана вывозят лес, а летом туда иногда пробираются на танкетках.

В тридцатые годы ничего этого не было, путь был еще сложней. Несмотря ни на что, люди стремились преодолеть все преграды. Они были первопроходцами. Тайга, а там сплошные завалы, глубокий снег. Однако надо было двигаться, другого не дано. Люди, загруженные различными пожитками, шли. Это давало им маленькую надежду на спасение. Трудно себе представить, как все это было. Ведь некоторым семьям из южных волостей Омской губернии до этой самой Петровки уже пришлось преодолеть несколько сот километров, а тут еще такое бездорожье. Давно закончились запасы продовольствия, фуража, да и с финансами негусто.

Измученные, голодные, с поклажей на себе, с ослабевшими от бесконечной дороги лошадьми, шли этапом в несколько тысяч человек в ссылку по бездорожью. Это были умные и находчивые люди. Они выходили из трудного положения. Может, и были жертвы, но об этом нет сведений. Этап преодолевал сложные километры пути, двигался и двигался вперед, навстречу своей гибели. Судьба давно поделила их на живых и мертвых. Так, под конвоем охранников, вооруженных до зубов (винтовки, сабли, нагайки, пудовые кулаки), по глубокому снегу пробирались на север губернии мужчины, женщины, старики и дети. Конца этой дороги не было видно. Кругом вековой лес, бездорожье, холод, не хватало пищи, фуража, одежды.

Всех, прибывших на постоянное место жительства, распределили по группам и отправили на разные участки – будущие хутора. Каждый населенный пункт имел название волости, откуда выехали переселенцы. Так, например, Омский – из Омской волости, Саргатский - из Саргатской и т.д. Всего было создано 21 поселение. Связи между ними не было, да это и не предусматривалось. Прибывшие «новоселы» начинали устраиваться. Вначале делали навесы от ветра, сараи, а потом стали сооружать землянки и рубить бараки. Строительных материалов не было, поэтому использовали природные. Например, крыши покрывали щитами из бересты; вместо металлических гвоздей изготавливали деревянные. Спали на общих нарах. Теснота, грязь, кругом нечистоты, больных не изолировали, что способствовало распространению заболеваний. Медицинское обслуживание практически отсутствовало. На все поселение был один фельдшер, который занимался поборами с населения и вымогательством в виде платы за медикаменты. В некоторых хуторах были оборудованы бани «по-черному», мыться там было непросто, да и не всегда возможно.

Жизнь была тяжелая. Холод и голод были постоянными спутниками изгнанников. Выехать или тайно выйти из поселения в первое время было невозможно. Все дороги круглосуточно охранялись, да и местность была незнакомая.

Для охраны поселения была организована комендатура, в штат которой входило около 20 человек. В их распоряжении было 50 лошадей. Круглосуточные конские разъезды патрулировали возможные для прохода участки. Задача была одна – не пропустить ни одной живой души. Они пытались жестокостью карателей навести страх на поселенцев. В случае побега – вылавливали, избивали нагайками и угрожали расстрелом. Однако люди, несмотря ни на что, рискуя всем, выходили из болот. Складывали в котомки последний скарб, и тайно покидали жилище.

Среди многих убегающих был и Алексей Коньков. Парень он крепкий, находчивый. Ему удалось преодолеть все трудности, превратности судьбы, и он благополучно добрался до родной деревни Такмык. Поселился у родной сестры – Елизаветы Тимофеевны Капустиной, мужем которой был председатель Такмыкского сельского совета В.М.Капустин. Жил Алексей тайно, на улице не показывался. Однако, как ни скрывался, все равно его обнаружили и отправили снова в ссылку с очередной партией раскулаченных. Кроме выселения в Зимний Кулай, летом этого же года проводилось переселение крестьян в Васюганские болота, но уже со стороны Томской области. Репрессированных людей, невзирая на возраст, состояние здоровья грузили на баржи и увозили по маршруту Иртыш-Обь и т.д. При отправке по реке никто не задумывался о продуктах питания, об инвентаре и орудиях производства для создания необходимых условий на новом месте. Важно было загрузить преступные элементы и отправить подальше. На одну из таких баржей посадили и Алексея. Не было у него ни денег на хлеб, ни одежды, а ехать на палубе баржи предполагалось несколько суток, и, конечно, он был обречен на верную гибель. Спас его от голодной смерти Тиунов Николай Прохорович – напитан буксира «Красноармеец».

Н.П.Тиунов был мужем родной сестры Алексея – Антониды Тимофеевны. Под большим секретом зять снабжал своего шурина продуктами через людей и оказывал всяческую поддержку. Так и доехал он до места назначения. Не прижился Алексей и на новом безлюдном месте, сбежал, несмотря ни на что, и оказался в Ленинск-Кузнецком Кемеровской области без денег, без документов. В то время на шахту принимали рабочих, и он предложил свои услуги. Более 30 лет отработал он шахтером, много раз был представлен к поощрениям, стал ударником коммунистического труда, ветеранов труда, благополучно вышел на заслуженный отдых.

Вернемся к Кулаю. Обездоленные переселенцы старались жить в мире и по возможности поддерживать друг друга, помогать. Беда свалилась на их голову большая, но сообща с ней бороться легче. Однако были и продажные люди, которые не прочь погреться у чужого костра. Они служили и нашим, и вашим. Поистине, как сказано в народе: «Дождемся поры – и мы из норы, а не в пору, так и мы опять в нору». Это были завербованные агенты охраны – «стукачи», как их называли на местном жаргоне. Они старались «стучать» в охрану о побеге. В результате чего через некоторое время после побега людей, избитых нагайками, измученных, под конвоем возвращали обратно. Таким человеком был в бараке, где жила моя мать, ее земляк Шатов. Он зорко следил за каждым, не пропускал случая отличиться перед охраной. Когда он замечал, что кто-то собирается к побегу, то внешне поддерживал и даже способствовал в сборах. Но как только люди отправлялись в путь, он говорил, что опять пошли горбыли. Это означало – далеко не уйдут. Так оно и было. Мать дважды пыталась выйти из поселения, но ее всегда задерживали и после побоев возвращали обратно. Кому-то удавалось сбежать, но это были единицы. Со временем накопился опыт, и обстановка несколько изменилась. Мать уже совсем потеряла надежду на спасение, но вот подвернулся случай. Очень скрытно от всех стали собираться ее соседи – семья Шатова. Скрывая тайну готовящегося побега, иначе многие бы присоединились бы к ним и провалили операцию, мать решила, чего бы ей ни стоило, обязательно пристать к ним. Она была уверена, что их никто и никогда задерживать не будет.

Ждать пришлось недолго. В один прекрасный вечер молча тронулись они в путь, а за ними следом и мать с двумя детьми – семи и одиннадцати лет. Так, шагая след в след, преодолели заставу, разъезды, прошли болото и вышли на материк. А дальше – каждый своей дорогой. Пройти такой путь было непросто: продуктов нет, обувь рванная, деньги или какие-то ценности давно кончились, населенные пункты редки, да и заходить в них опасно. Всюду шныряли конные разъезды. Однако люди шли, рискуя, все-таки заходили в населенные пункты, просили что-нибудь поесть, шли дальше. Так пешком, ослабевшие, они пробирались от деревни к деревне много суток. Матери повезло, она вернулась в свою деревню Шипицыно Большереченского района.

В Зимнем Кулае в целях проверки состояния и жизненного уровня поселенцев проводилось обследование. Была создана авторитетная комиссия в составе: М.З.Белокопыльского, Л.Ф.Иванова, И.М.Долгова, П.И.Дзенс, К.Ф.Фомина и М.И.Бухтиярова.это были представители различных ведомств, органов, включая медицинских работников. Добрались они до Зимнего Кулая за трое суток и пришли к выводу, что это очень трудный и опасный путь. Комиссия работала с 6 по 16 июля 1930 года, то есть спустя примерно четыре месяца после заселения. Было установлено крайне негативное отношение к месторасположению этого переселения. Всего было препровождено в Зимний Кулай 8891 человек от 2790 кулацких хозяйств. На момент обследования комиссией оставалось 1607 человек, 207 было отпущено. Не оказалось в наличии 7077 (архивный отдел администрации Тарского района, ф. 16, оп.2). Где эти люди, что с ними произошло? Сколько из них смогло добраться до родных мест? На эти вопросы ответа нет, и, наверное, никогда не будет. Такая статистика не велась. Это не поддается учету. Однако ясно – немало загублено человеческих душ.

Однако ОГПУ пыталось брать на учет сбежавших из поселения, их выявляли, составляли списки, забирали, угоняли обратно или в другое место. Но из этого ничего хорошего не получалось. Люди снова бежали, укрывались. В результате всего этого немало осталось в болотах погибших. Вечная им память. До сих пор вдоль дорог на Кулай охотники находят в лесах скелеты погибших людей, скрывавшихся от преследования.

Почему люди, рискуя своей жизнью и жизнью близких, уходили из этих мест? Причин много, основные из них раскрываются в акте обследования комиссии, которая посетила эти места:

1. Голодный паек. На месяц выдавалось на главу семьи 12 кг. ржи, на члена – 6 кг. Больше никаких продуктов питания не было. В Ленинграде во время блокады жители получали, наверное, больше, чем тут. Приходилось подмешивать березовую кору, травы и прочее.
2. Земли по своей природе непригодны для выращивания культурных растений. Это бывшее болото, там всякое земледелие без удобрений – бесполезное дело. Об удобрениях в те времена не могло быть и речи. Не было инвентаря и каких-либо сельхозмашин, тягловой силы. Пало лошадей за короткое время 877 голов, что больше, чем осталось. Нет возможности применить человеческий труд с пользой для дела. В итоге – полная обреченность на голодную смерть и никакой надежды на спасение.

С болью в душе читаешь эти материалы в архивах – о событиях прошлого, о тех действиях партии и правительства, органов местной власти, о той политике, которую они проводили по отношению к крестьянству. Это можно расценить как вредительство народному хозяйству и обществу.

Возможно ли было избежать этих кровавых последствий, разрушения, разорения, обнищания народа? Думаю, что да. Все было пущено на самотек, на произвол местных властей. А те творили, что хотели. Не было четкой программы по перестройке сельского хозяйства. Цель стояла одна – ликвидировать эксплуататоров и уничтожить, долой частную собственность любой ценой.