28 января 1989 года 16 (9238) ЛЕНИНСКИЙ ПУТЬ Е. Двороковская «Белые пятна» истории

В редакцию пришло письмо – тревожное и горькое:
«…У нас говорят: «Никто не забыт и ничто не забыто». Нет, забыто да еще как. Это – несчастное крестьянство 20-30-ых годов, которое угнали, разорили из своих гнезд, увезли, как самых проклятых преступников за Васюганское болото за то, что ели они свой кусок хлеба, невероятно трудный. Мне 70 лет доходит, и прекрасно помню эту заваруху с организацией колхозов. Организации никакой не было, просто приходили и гнали сдавать скот. Выгребали хлеб, какой был у людей, не оставляя ничего на питание… Неужели это забыто навечно? Не один 37-ой год был кровавым, но и коллективизация много крови пролила. Погублены тысячи людей, лучших тружеников земли нашей. Кто вспомнит о них? Вернулось оттуда живых мало: кого убили по дороге, кто убегал, бросая детей под кустами, и тонул в болоте, кто погиб от голода и холода. Вот такая горькая была история.
А.А Телегина, г. Тара».

«Гнали за болота…». Слышали мы в детстве эти слова. И я слышала и любой другой слышал, но как то не брали в расчет, ибо был учебник истории, который писал: «Колхозное строительство шло непроторенным путем, исторического опыта коллективизации в массовом масштабе не было. В процессе колхозного строительства не обошлось без ошибок. Но это были ошибки поиска, ошибки из-за отсутствия опыта».

Вот так схематично изучали мы историю, причесанную и приглаженную, получали пятерки и четверки и ни сном, ни духом не ведали, что под «ошибками поиска» покоилась хорошо закамуфлированная людская трагедия.

Теперь мы наконец, что огульная сплошная коллективизация принесла много бед. Да, был кулак – жестокий, злой, изворотливый. Подло и трусливо, из-за угла уничтожал он коммунистов, комсомольцев, лучших людей страны Советов. За примером далеко ходить не надо: тарчанам хорошо известно имя молодой учительницы Лизы Разгуляевой, с которой зверски расправилось местное кулачье. Однако в «мироеды» попадали и ни в чем не повинные люди, которые лишались последнего скарба и отправлялись по этапу на Кулай, в другие дикие, необжитые места. Рвались родственные корни, под клеймо «классового врага» попадали многие и многие честные фамилии.

По данным академика ВАСХНИЛ В.А. Тихонова в период раскулачивания было репрессировано более десяти миллионов деревенских жителей. «Если допустить,- говорит в своем интервью еженедельнику «Аргументы и факты» В.А. Тихонов,- что ликвидации подвергались наиболее умелые, опытные и старательные хлеборобы, а отвергнуть такое предложение невозможно, то, значит, процесс «раскулачивания» послужил началом первой и наиболее трагической исторической сцены «раскрестьянивания», т.е. изживания крестьянства, как крупной социальной, качественно отличающейся от других группы населения, с ее особым местом в производстве, особыми формами и способами получения доходов, особым содержанием социально психологии, особым крестьянским укладом жизни и т.д.».

Как жаль, что сейчас, когда мы хотим знать всю правду прошлого – пусть горькую и невероятно печальную, - до обидного мало сохранилось памятников нашей истории. Кое-какие архивы, воспоминания очевидцев… А там, на Кулае, о той умопомрачительной трагедии напоминают теперь полусгнившие бараки да останки людей. «Разве неизвестно, - пишет Анна Андреевна Телегина, - что охотники до сих пор обходят те места стороной, потому что лежат там людские скелеты…»

словно продолжая эту мысль, делится своими воспоминаниями Павел Иванович Кумынев: - Я сам видел эти трупы. То женщина с ребенком к какому-нибудь дереву приткнутая, то мужик – лицом в землю. Видать, как шли, так и остались. Хоронить некому было да и зачем? Ведь эти люди считались классовыми врагами, хуже которых и на свете не было. Еще с детских лет узнал Павел Иванович и правду злую и ложь святую. Изуродованным рубцом улеглись та и другая в его детской памяти на всю жизнь.

…Обозы с раскулаченными в 30-40 подвод под конвоем шли от деревни к деревне. Кое-какие пожитки, скудные запасы еды, женщины с малолетними детьми, мужики, старики и старухи. Брели, плелись, еле передвигая ноги. Дети плакали, исхудавшие и почерневшие от горя женщины просили друг у друга щепотку муки, чтобы завести болтушку, да накормить дитя, обросшие и понурые мужики толкали телеги. Жуткая, непередаваемая картина. Все это Павел видел.

Когда обоз добрался по труднопроходимым таежным топям до Федоровского сельсовета, последней остановки по пути на Кулай, Павлу приказали в качестве возчика препровождать одну из подвод за Васюганские болота. «Если ты не поедешь, - сказали парнишке, - отца отправим.». две недели добирались по болотам, оврагам, телеги тонули по ось.

- Многие не выдерживали, пытались убежать – вспоминает Павел Иванович. – но кого болото схоронило, кого возвращали с полдороги, а кого и пристреливали. Мне никогда не забыть голод. Нам в дорогу давали пайку хлеба, да такую, чтобы ноги не протянуть. Вы думаете, лезла она в глотку при виде умирающих – делились последним. Доходило до того, что ели издохших коней. Поначалу-то как объясняли? Дескать, вы – спецпереселенцы, приедете на место, все для вас будет. А привезли людей в чистый ельник. Привезли и бросили – живи, как знаешь.

Мне приходилось дважды сопровождать обоз: летом и зимой. Так вот помню: зимой привезли людей и ссадили на снег. Женщина одна слезами обливается: заберите, люди, ребенка моего, увезите назад. Все равно, оба помрем».

Собирая материал к публикации, встречалась я со многими людьми, каким-то образом причастными к этой трагедии. И услышала такую историю. Один из конвоиров пожалел брошенного под елку годовалого мальчика. Взял его, привез в Тару, дал ему свою фамилию, вырастил. Живет этот человек в Таре, и, возможно, не знает о чуть было не свершившейся над ним каре.

С каким трудом выдавливали мои собеседники из себя воспоминания, просили фамилию не называть, годы убавляли, дескать, маленькие мы были тогда, ничего не помним. Видимо, теперь уже ничто не в силах вылечить травму, нанесенному целому поколению этой, прямо скажем, разнузданной кампанией. Сыновья и дочери отвечали за поруганных отцов и матерей, многие из них так и несли по жизни печать отверженных. За что? За какие грехи?

Не без волнения брала я в руки личные дела ссыльных Кулайской и Тарской комендатур. В них как в зеркале отображена горькая и трагичная судьба того времени. Справки, постановления, допросы, доносы. И как крик души – заявления. Их много. И почти в каждом - просьба, мольба разрешить вернуться назад, домой. Заявления спецпереселенцев, их детей, родственников, пожелавших вызволить из ссылки несовершеннолетних и все тщетно. На клочке красной бумаги, как на ярлыке, однозначная фраза: «в ходатайстве об освобождении отказать».

С 1930 по 1944 год пробыл на Кулае Плотников С.В., с 1931 по 1947 год – Петров В.Т. в одной из граф дела того и другого записано: «хлебопашец». Как же так?

Любая рана затягивается не сразу. Вон даже урманский лес не сумел за десятилетия упрятать следы ссылки, - там, на Кулае, сплошь чистины да проплешины. А что говорить о душевной боли?

Мария Андреевна Лютикова, ныне Горбунова. Услышав мой вопрос о Кулае, она как-то сжалась, долго отнекивалась: зачем, мол, вспоминаете, кому это надо? Надо, Мария Андреевна! Рано ли, поздно ли, а вспарывать пласты придется, чтобы правду узнать. Мы океан изучаем, молекулы всякие, Америку поближе узнать хотим, классику французскую читаем, а уж свою историю, которую из поколения в поколение продолжаем, должны знать досконально. А плохое в этой истории – тем более. Чтобы не повторить, чтобы не допустить нового беззакония и произвола.

Маше было в 31-м десять лет, так что хорошо помнит она и плетеный забор вокруг своей ограды и повети из соломы. Дом без ставен, двор без ворот, семья – семь человек.